надежен и, если судить по разговорам матросов, очень прочен. Его построили из черной сосны и восточного платана, что уже говорило о большой крепости бортов двухмачтовой посудины. В носу и на корме хеландии были расположены ксилокастроны – похожие на часть крепостной стены надстройки с зубчатыми деревянными ограждениями, где во время морского сражения должна была находиться охрана посольства – лучники и копейщики.

Для управления кораблем использовались большие рулевые весла, пропущенные через отверстия в корпусе. Хеландия имела внушительного вида надводный таран длиной не менее десяти локтей, два онагра[65], а по бортам были развешаны щиты, которые защищали гребцов. Их насчитывалось пятьдесят человек – по двадцать пять весел с каждой стороны корабля.

Позади хеландии шел грузовой дромон[66], где находились лошади и запасы провизии. Рыцари из охраны посольства ни под каким видом не соглашались отправиться в дальний путь без своих верных друзей – боевых коней. Пришлось пойти им на уступки. Хаго был рад; благодаря настойчивости рыцарей, на борт дромона была погружена и его лошадка, к которой он сильно привязался.

Что касается Себальда и Геррика, то они и в ус не дули. Все устроилось наилучшим образом, и им оставалось только бездельничать и бражничать до самого Константинополя. Компанию им составляли еще три рыцаря, нанятых Лиупрандом ранее. Епископ был рад без памяти; с такой свитой не грех показаться на глаза надменному василевсу ромеев Никифору II Фоке[67]. Одно дело священники и придворные, которые сопровождали епископа Кремоны по наказу императора Оттона, пусть и в дорогих одеждах, а другое – рыцари в доспехах.

Епископ редко появлялся на палубе. Большей частью он сидел в каюте капитана, которую обставили с подобающей его посольскому сану пышностью, и занимался чтением каких-то бумаг. Лиутпранд был в годах, но его статной фигуре могли позавидовать и молодые.

Из разговоров рыцарей Хаго много узнал про Лиутпранда. Они относились к нему с глубоким почтением, особенно Себальд, которому пришлось какое-то время быть монахом. Император Оттон выбрал его в качестве своего посланника, надеясь, что епископ, имея неплохие связи в Константинополе, сумеет убедить Никифора Фоку отдать его сыну в жены дочь василевса ромеев Романа II, умершего пять лет назад.

– …Но только дохлое это дело, – в заключение своей речи сказал Себальд.

– Почему? – удивился Геррик.

– Большей скотины, чем Никифор Фока, трудно сыскать. На престол он не имел никаких прав, захватил его силой. Никифор Фока был военачальником, сражался против сарацин, и его провозгласили василевсом в военном лагере под Кесарией.

– Но нам-то какое дело до забот епископа?

– Не скажи… – Себальд скривился, будто съел что-то очень кислое. – Ромеи умеют доставить хлопот тем, кого презирают или недолюбливают. А уж если ненавидят…

– Нам бы только добраться до Константинополя…

– Добраться мы должны – по идее, а вот как там придется нам выкручиваться, это вопрос.

– С какой стати мы должны выкручиваться?

– Нас определят под строгий надзор – уж в этом у меня нет никаких сомнений. И попробуй потом посвоевольничать. Враз очутишься в подземной тюрьме, где с тебя сдерут три шкуры.

– Но мы имеем посольскую неприкосновенность!

– Расскажешь потом о своей неприкосновенности константинопольскому палачу. Никифору Фоке плевать на такие условности. Тем более что он практически воюет со Священной Римской империей. До меня дошли слухи, что Оттон послал войска в Калабрию и Апулию, на которые претендуют ромеи. Как при всем этом Лиутпранду убедить василевса Никифора Фоку в дружбе и преданности Оттона?

– Да уж, веселая история получается…

– Веселей некуда. Нам нужно держать уши востро. Иначе их могут отделить от тела вместе с головой…

На этом разговор рыцарей перешел на другие темы, а Хаго призадумался. Получается, что по приезде в Константинополь он может попасть из огня да в полымя. Хорошенькое дельце…

От мрачных мыслей голова шла кругом. Но он был не из тех, кто сдается прежде, чем начнется сражение. Пока хеландия мерила морские просторы, неторопливо продвигаясь к намеченной цели, Хаго соображал, как ему выкручиваться, если события и впрямь примут крутой оборот…

Неприятности начались, когда хеландия прошла половину пути. Великое море, блиставшее бирюзой, вдруг потемнело, поднялся сильный ветер, а небо закрыли черные тучи – предвестники шторма. Паруса быстро убрали, и на весла сели гребцы. Капитан после некоторого раздумья приказал несколько приблизиться к берегу – на всякий случай. Шторма в Великом море в конце мая были редкостью, но если случались, то бушевали с особенной силой.

Берег был последней надеждой мореплавателей. Конечно, он мог грозить и рабством, и потерей товаров для купца, и вообще верной гибелью, если судно вынесет на прибрежные камни. Но капитанам были хорошо известны отмели, на которые они и усаживали свои разбитые штормом корабли. Это был последний шанс спасти жизни моряков и пассажиров.

В какой-то момент Хаго показалось, что на хеландию обрушилось небо. Стоял неимоверный грохот, видимость была на расстоянии руки, потому что все вокруг утонуло в мириадах соленых брызг и пене. До этого небольшие волны вдруг вздыбились, и мальчику корабль стал казаться щепкой, которую он пускал в половодье по журчащим ручейкам талого снега. Он не успел спуститься в трюм, как другие пассажиры хеландии, и стоял, вцепившись за корабельные снасти.

Его лихорадочно работающий мозг неожиданно подсказал, как спастись от штормового неистовства. Он подхватил болтающийся конец – тонкую веревку – и быстро обвязал его вокруг талии. Теперь волны, которые перехлестывали палубу, не могли утащить Хаго за борт.

Зато свирепствующая стихия представилась ему во всем своем ужасающем великолепии. Мальчика охватил безумный страх при виде огромных водяных холмов, которые надвигались на хеландию. Словно у морских божеств была только одна цель – уничтожить, разбить в щепки корабль, который был для моря чуждым, инородным телом.

Шторм закончился так же неожиданно, как и начался. В какой-то момент сильный ветер утих, черные тучи уползли за горизонт, и на небе заблистало солнце, словно омытое дождем, завершившим ненастье.

На палубе появился капитан. Убедившись, что дромон по-прежнему плетется позади, хотя и немного отстал от более быстроходной хеландии, он что-то приказал матросам, которые с трудом ворочали рулевыми веслами. Волны все еще были высокими, а берег уже оказался в пределах видимости, поэтому нужно было брать курс на открытое море, так как в прибрежной полосе ревел белопенный прибой.

Подняли паруса, и мокрые гребцы облегченно вздохнули. Им досталось не меньше, чем Хаго. Но если мальчик просто стоял возле мачты, трепеща от ужаса, гребцы старались изо всех сил, чтобы хеландию не прибило к каменистому берегу, хотя он и